Погода в сиверской на месяц,
Был генерал Савельев. Для управления им требовалась физическая сила. Никто из них не мог уехать из деревни хотя бы на временные заработки, в город. Это было подтверждено и находившимся тут же камер-лакеем.
И очень подробно рассматривать нужно, чтобы разницу обнаружить. И там и тут населенные пункты. И ведущий не туда прицелился… Потом выяснилось, что за час до удара там еще наши были, но хорошо, что они ушли с этого места….
У нас в полку были. Это произошло в году, наша разведрота остановилась на обед, и по ней отбомбились…. Бомбили «по ведущему», поэтому и наказали только ведущего - командира эскадрильи Туника. Но оставили в полку. Все оставили, только «десять лет»… А потом, когда война закончилась, его экипаж отправили на Восток.
С Японией воевать. Различные… Много раз на поле боя. Поддержка наступающих войск. Бомбили по опорным пунктам, по крепостям. И еще аэродромы. Аэродромы летали бомбить всегда в сопровождении. Потому что над аэродрома всегда истребители… Били и по кораблям, когда они у берега.
В Пиллау это было…. Нет, туда мы не ходили. Мы закончили Кенигсбергом. Но еще не сдавалась группировка Курляндии, это - Латвия. Уже война закончилась, и объявлена победа, даже отпраздновали, салют сделали. И вдруг команда: «По самолетам». Но тут же объявили «Все! Сдалась группировка. Можно вылезать». И на этом война закончилась….
Вы знаете, я был молодой, я ничего не боялся, страха не было…. Не нравилось, когда стреляют по тебе. К цели подходишь, они начинают стрелять…. Однажды при вылете на задание, мотор отказал.
Вынужден был садиться на аэродроме штурмовиков. С бомбами садился, сел нормально. Мы сами отремонтировали. Оказалось, что лопнула трубка подвода масла к механизму перевода винта с малого на большой шаг и наоборот. Трубка лопнула, и масло выбило. Мы сказали инженеру полка штурмовиков, что нам требуется, он принес… Помню, как мы втроем винт ставили… Сто двадцать килограмм весил….
Ну, мы взлетели. Я еще когда садился, понял, что мне не хватит пробега. Пришлось по касательной отойти - ногу дать, развернуться в конце пробега. Выруливали рядом с пленными немцами. Они какие-то кирпичи делали…. Например, налет на одну цель, «Ил-2» и «пешек», или «Ту-2» и «пешек»? И как координировали их взаимодействие? В таких комбинациях одновременно нам не доводилось участвовать. Бывало, что перед нашим приходом штурмовики работали по зенитным средствам.
Допустим, по зенитному прикрытию аэродрома. Такое бывало в Пруссии. Ну, а с истребителями взаимодействовали часто. Разные истребители прикрывали нас.
И даже французы были. Но мы с ними не были связаны. В одиночку что ли? Я на разведку не ходил, но с нашей эскадрильи ходили. У нас в полку был стрелок-радист, сбил «Мессершмитт». Немец тот очень нагло полез…. Когда атаковали противника или бомбили, Вы стреляли из них? Они были жестко закреплены. Прицел - перекрестье.
Вот у стрелка-радиста «ШКАС» можно было даже со шкворен снять. И были случаи, когда с этого «ШКАСа» стреляли прямо с рук. Но это очень опасно, можно не удержишь, он сильную отдачу имел. У штурмана был «БС».
Истребитель или одиночный самолет прицеливается. А в группе, только ведущий прицеливается, а остальные держат строй. Как перевели самолет в пологое пикирование и начинаем боекомплект расстреливать в сторону врага. Вероятность попадания мала…. В общем, курсовой пулемет был не такой уж и нужный. Так, на всякий случай. Ну, пугнуть, если надо. Был Герой в нашем полку, у него три ордена Славы было. Потом после войны он в Одессе работал адвокатом… Почему-то на наши встречи не приезжал…. Мне доводилось встречаться с ними только в группе, в Пруссии.
Тогда мы имели в воздухе полное превосходство. Но они сопротивлялись до конца. Слухи ходили, что у немцев и летчики-«власовцы» летали, а им, как говорится, уже было некуда деваться.
И они до последнего дрались. Но мне везло. Был такой случай. В нашей комнате поселили летчика-разведчика. Нам сказали: «Когда самолет-разведчик пойдет, то и вы поднимайтесь.
Пойдете в то же время, но своей группой». Он ушел, а нас не разбудил. Слышим: он уже пробует мотор… И мы, два экипажа, в летном одеянии, бегом два километра… Прибежали, командир идет с КП, получил задание.
И сразу: «По самолетам! Уже два вылета сделали - остались и без завтрака, и без обеда. А у одного из наших летчиков, Ивана Поселенина, неисправность самолета выявилась. Он говорит:. И полетел. И напали на них истребители. Ивана Поселенина сбили, он выпрыгнул на парашюте, при этом потерял пистолет. А штурман когда прыгал, ногой об стабилизатор ударился.
Короче, немцы с собаками их сразу поймали. Посадили на баржу, хотели куда-то перевезти. А тут наши истребители прилетели, начали колотить эту баржу… Поселенин «под шумок» смог убежать, но навстречу немцы попались.
Опять попался. И опять бежал. Добрался до нашей передовой. Снова летал… Потом его списали раньше времени, у нас таких, которые в плену побывали, в первую очередь списывали. Он здесь, в Ленинграде, окончил институт, и потом еще летал на самолете. Последние годы мы уже не встречались. Никому, безусловно… Мы же за ним ухаживали, чистили. И хотя в школе нас не учили, мы все про него знали, и мотор перебирали… Герметизация плохая была ужасно.
И масло часто переливалось, и куда не залезешь, ото всюду как черт вылазишь…. В общем, зеленоватые такие цвета. И с камуфляжем небольшим. Снизу голубой, вот. А сверху вот такой темноватый, темный. Это потом уже, после войны уже начали камуфляжи делать, а так, ой господи, на заводе покрасят и….
Нет, не было. Ну разве что на запасном, на котором мне довелось летать, был нарисован крокодил. Прямо под кабинойетчика…. Не особо и рвались рисовать что-нибудь. Это же выделяться, а выделенного немцы сожрут в первую очередь.
Не боялись, но проще смотрели на все…. У Вас такое было? В отличие от нас, истребители базируются недалеко от фронта, десять-пятнадцать, ну самое большое, это пятьдесят километров от линии фронта. Они в день до десяти вылетов делали. Поэтому и летчики изматывались, и самолеты неисправными становились.
Это потом нам объяснили. Например, это было уже в Пруссии. Прилетаем к аэродрому истребителей, они не готовы, заправляются и только три самолета. И тут команда:. Истребители противника напали, одного нашего сбили, и сразу ушли. Командиры полков потом разобрались…. Ну, не могли они защитить нас совершенно надежно. Они старались защищать до последнего, но…. Вот когда мы были здесь на Ленинградском фронте, Я помню, нас прикрывал полк истребителей, в котором командиром был полковник Жидов.
Жидов майор, командир иап. Георгий Жидов - Герой Советского Союза. Вот у него никогда не было никаких недоразумений, если его полк прикрывал. Он сам приезжал, вопросы взаимодействия уточнял. Редкий случай. Может, и единственный. Ну не знаю, во сколько часов, но это ночью было. Телефон зазвонил. Дневальный получил телефонограмму, и таким обыденным голосом говорит:. Разыскали командира эскадрильи. Война кончилась! Мы тут все открыли окна, пистолеты достали, начали стрельбу… Вот такие дела.
Как относилось местное население к нашим? В Австрии хорошо относилось. И во время войны и после. Мы там появились в м году на смену. После победы был такой лозунг брошен, что вроде как "братство с населением". И наше панибратство было вплоть до того, что начали рожать австрийки от наших летчиков детей… А жили мы обособленно, часть воинская закрыта…. А когда Хрущев договорился с американцами о выводе войск из Австрии, мы в Венгрию перелетели.
Ну, Венгрия отличается от Австрии, хотя помните была такая страна Австро-венгерская империя. Хотя западноевропейское у них тоже не отнимешь. Особенно их города, Будапешт и этот Дебрецин. На «Пе-2». Я за границей на нем летал. В Советском Союзе все уже переучились на «Ил». Почему такая практика была? И получилось так, когда мы переехали в Союз, здесь уже летчики 1-го класса были. А нам только 3-й класс присвоили. Из-за этого дальнейшая судьба моя была с запозданием…. Там никаких немцев, уже не было.
И сами смылись, и их поляки выгнали. Они после войны к немцам относились, как говорится, хуже не куда. И к тому же считали, что эта территория к ним отходила… А про нас думали, что мы тут будем только отдыхать после войны. У Вас это было? С чем это связано? Во-первых, из техники военного времени уже все выжали. Ресурс моторов заканчивался… И эти моторы сдавали… А на низкой высоте не успевал летчик среагировать на отказ мотора…. Вот на счет ресурса планера, вы уж извините… Потом усталость летного состава, и боевые ранения начали сказываться.
И не только боевые…. Когда мы в Пруссии стояли на аэродроме Гросс Допенин, мы обзавелись велосипедами в свободное время ездили по окрестностям, на озера… И однажды на узкой дороге автомашина сбила летчика 1-й эскадрильи Ивана Немчанинова. У него были повреждения черепа. Его вылечили и допустили до летной работы. Но тут мы с ним вместе поехали в отпуск. Он раньше любил шутить, ко всему с юмором относился. Беседую с ним и чувствую, что у него реакция ослабла. Я ему прямо про это сказал:.
Ты реагируешь с задержкой, а это - опасно. Я про это рассказал его отцу, врачу-хирургу. Отец пытался уговорить сына бросить летную работу. Когда мы вернулись из отпуска, начались учения.
Мы летели на аэродром в Сиверской, а погода испортилась, облачность, и когда он садился, он упал. Другой случай тоже на Сиверской. Тогда самолет врезался прямо в Военторг… Одна девочка погибла, и весь экипаж… Наш полк только-только сел и мы туда прибежали. Начали собирать руки, ноги… Ко мне подошел замполит и сказал:. Даже на «ПО-2» разбивались. Такой Тихонов был. Тогда чтобы технику пилотирования поддерживать в основном тренировались на «ПО-2».
Но это же никакого сравнения…. Я запустил моторы. Попробовали двигатель, он не проснулся. А надо было отсоединить шланг баллона. Он сразу же вскочил и пошел. И я пошел. А корреспонденты приехали фотографировать полеты. А тут баллон с воздухом сзади тянется, мотается. Мы думаем, выдержит, не выдержит, так и тянется. А штурман полка глянул, говорит:. Побежал за ключом, отсоединил шланг. Ну, успели там, когда уже на взлетную выруливали…. Да, даже было в газете фото, фотография, но нас не зафиксировали - успели баллон в последний момент отсоединить прямо на ходу.
Нет, это штурман был Кирийчук. Такой здоровый дядька был. У него кличка была «Крошка». Мы с ним общались. Мой штурман Васильев, с ним они еще раньше были знакомы…. Этот Кирийчук был как раз штурманом в экипаже Немчанинова, который погиб. Он как раз в тот раз не летал, я не помню почему… Он где-то был в другом месте. И если он тогда был в экипаже, может, по-другому бы сложилось.
Потому что он был опытный штурман…. Штурманом полка Малин стал уже потом после войны. А до этого штурманом полка был Салата, по-моему, тоже Герой. Его самолет был сбит, он выпрыгнул. И не помню почему, парашют не раскрылся… Но он попал на край воронки от большой бомбы, наискосок съехал, и остался жив. Когда его везли в госпиталь на телеге, он все время сознание терял.
Вылечился, он потом снова летал. По-моему, у нас три Героя было. Вот в м гвардейском полу там много… А мы не гвардейцы. Вам не обидно, что Вы два вылета недобрали…. Один я пропустил, и один не засчитали. Но мне-то, понимаешь, тогда обиднее было, отдать самолет другому… Еще и потерять. А потом мой следующий самолет еще при перегонке посадили на вынужденную.
Нивелировка его была нарушена. И потом меня все время тянуло вправо к ведущего машине. Я слева шел, и все время наготове был. И когда при зенитном обстреле над целью, осколок мне попал сюда в ногу.
Нога задрожала так, самопроизвольно. Но, я держался в строю, все время…. Кальсоны не пробило. Но даже кальсоны не пробило только кровоподтек… За ранение это не считалось.
А ведь я испугался, думал "ногу отрежут". Нога в начале не работала, и самопроизвольно тряслась… Оказалось, что осколок прогнул сектор газа, раскололся напополам и только потом ударил по мне. Я долго его хранил, потом он потерялся. Ну, когда на боевые начали летать. А я не пил. Я вообще это дело не любил. Поэтому я отдавал своему штурману. Он любитель этого был. И из-за этого с ним вечно приключения происходили. Однажды когда мы стояли в Литве, на аэродроме Пацуны, он в котловане находился.
А самогон покупали у местного жителя, и поскольку к нему нужно было метров на двадцать подниматься, его называли "Егорка-на-горке". И вот они сходили к "Егорке-на-горке", выпили там, и начали оттуда спускаться, и покатились. Да еще когда скатились, устроили стрельбу из пистолета. А внизу комиссар Лущик проходил. На завтра строится полк, комиссар проверил у всех оружие. Лущик такой ушлый был.
И вышли из строя: Кирийчук, Васильев, и еще, не помню, человек пять. Делая такой обыск, набрели на них, но они до сих пор не знают. Разговоры о взятой типографии не прекращаются, у всякого есть своя подробность, ни с чем иногда несообразная. Всякий хочет знать больше другого. И за это получила эта полиция громадные награды, за то, что совсем случайно накрыла это социалистическое гнездо. Суворин много рассказывал интересного. Графиню Гендрикову выслали из Петербурга по высочайшему повелению в 24 часа.
В Ливадию в этом году ее не пустили. Она всюду старалась пролезть. Наконец в Петербурге на ее просьбу согласился Дрентельн, который ничего не знал, что письмо это будет неприятно. Вот почему и попросили уехать подобру-поздорову.
Гейнс читал сегодня свою записку. Очень дельно и хорошо написано. Он рисует картину современного состояния России в очень мрачных красках. У нас всегда хорошее остается без внимание. Граф Игнатьев с первого разу не может произвести хорошего впечатления. Он некрасивее всего того, что можно себе вообразить.
Когда он говорит, любит, чтобы его больше слушали. Говорит хорошо. Его записка о Нижегородской ярмарке очень дельно написана, видно, что он с большой наблюдательностью отнесся к этому делу. Обе записки, и Игнатьева, и Гейнса, рисуют в черном положение России.
Временных же генерал-губернаторов совершенно уничтожить, как вредное и никуда не годное, дорого стоящее правительству учреждение. Эту записку, верно, не одобрит Игнатьев, так как сам был генерал-губернатором и им до сих пор состоит.
Про митрополита киевского Арсения рассказывают, что он очень любил скоромные анекдоты. В 7-м часу в подвальном этаже дворца, под тем помещением, где находится караул, произведен взрыв, лопнула газовая труба, но вряд ли лопнула без посторонней помощи.
Удар был так силен, что свод взорван, перебиты стекла, и, как оказывается, еще убито в карауле, где находился Финляндский полк, 5 человек солдат, 12 тяжело ранено и около 25 человек получили ожоги.
В ту минуту, когда происходил взрыв, государь вышел из своего кабинета в тронную залу встречать принца Александра Гессенского, приехавшего во дворец обедать. Огонь показался из душников в комнате, где находился государь, запах пороху был весьма силен, и мгновенно освещение в комнате потухло.
Взрыв был так силен, что было слышно на площади. В Главном штабе не могли понять, отчего в пушки стали стрелять. Злоумышленники не рассчитали, не знали, что обед отложен на полчаса. Когда в столовой произошел взрыв, там никого не было. Говорят, последствия взрыва ужасны. Они размерили время, чтобы взорвать тогда, когда все будут сидеть за столом, но не рассчитали, что поезд Гессенского может опоздать и что обед могут отложить, что и случилось.
Взрыв был сделан под тем помещением, где находится караул. Внизу помещались столяры, и, говорят, к ним-то и был внесен ящик с динамитом. Было их 10 человек; 8 взяты, а двух никак не разыщут. Тотлебену поручено разрывать убитых и раненых. Теперь уже оказывается, что 10 убитых и 48 раненых, всех же солдат бывает иногда в караульной до человек, так как туда приходят отдыхать те, которые сменяются со своих постов внутри дворца.
Были у Фере. Она нам рассказывала подробности насчет взятой типографии. Теперь они уже вышли из моды; найдется третья, и вторую забудут, которая печатала «Черный передел», так звали, кажется, этот журнал. Были у митрополита Исидора. Приехав домой, узнали о новом злодействе нигилистов: произвели взрыв в Зимнем дворце. Сегодня всех редакторов в 3 часа собрал Маков, и они все им остались очень довольны. Какой ужас! Что было бы, если бы они сумели взорвать часть дворца.
Они метили на ту часть, где находится кабинет государя. Был большой выход во дворце. Государь, очень расстроенный, но на вид спокойный, сказал несколько слов, которые не мог кончить без слез, сказал, что надеется, что народ ему поможет сокрушить крамолу, что господь его спас еще раз, что надеется на всех, что необходимо искоренить зло.
Город украшен флагами. Утром масса народу. Каждый рассказывает и ужасается, что именно во дворце злоумышленники избрали место для своих злодейств. Правда, верится с трудом. Нет еще никаких правительственных оповещений. Кутайсов кричит, что надо выгнать Макова, ему он всех противнее. Но надо отдать справедливость: лучше ли при Макове, чем было при Тимашеве? Тогда он работал за Тимашева, а Перфильев-то за него не работает, да и работать не умеет.
Был Бобриков. Рассказывал подробности похорон убитых финляндцев. На одном катафалке стояло 10 гробов. Государь вчера был на панихиде. Шеф полка, вел. Константин, был во все время отпевания и погребения. У Гейнса была страшная сцена с Тотлебеном по поводу записки, которую Гейнс передал цесаревичу. Тотлебен ему сказал, что он смущает и путает неопытного молодого человека. Лорису Тотлебен очень ругал Гейнса, назвав его жидом и т. Был Зейфорт. Суворин рассказывал про впечатление о взрыве в Зимнем дворце.
Рассказы про то, каким образом государь сказал, что обманулся в друзьях. Трудно верить: говорят, Гейнс сказал эти слова про государя у Пратасовой. Трудно верится, что так мало охраняют царя. Говорят, что Лорису предстоит занять здесь важный административный пост. Сегодня его сделали членом Гос. До чего доходит неблагодарность и несправедливость! В истории взрыва во дворце всего более виноват Адлерберг, малое дитя это поймет.
Оказывается же на деле, что не он, а Гурко, хотя Гурко просил осмотреть дворцовые подвалы, но ему в этом было отказано. Теперь же, когда собрался совет у государя под eго председательством, Гурко не был допущен в залу заседания, а ожидал в другой комнате. Теперь, кажется, начинает подниматься звезда Лориса.
Дай ему бог все это привести в порядок. Гурко с самого начала говорил, что он ничего не смыслит в администрации, притом у него страшный дурак правитель канцелярии. Многие опасаются страшных бедствий го. Рожественский говорил, что под малою церковью Зимнего дворца найдено несколько пудов динамита. Неужели французское правительство не выдаст нашему знаменитого Гартмана?
Говорят, что нет у нас с ними конвенции на выдачу преступников, но это событие hors ligne Из ряда вой выходящее франц. Слышала, что по поводу доклада начальника берлинской полиции Мадая император Вильгельм выразил удивление, что не было обращено внимания на предостережения и сведения, доставленные еще в декабре месяце Maдаем в Петербург о проектируемых нигилистами покушениях. Вторично покушению предшествовали предостережения из Берлина, и опять ничего не было сделано, чтобы предотвратить это ужасное событие.
Сегодня Каульбарс нам рассказывал, что пойманный рабочий проговорился, что они дежурили по часам с другим товарищем, который спал. Первый рабочий, оставшийся на часах, не разбудил вовремя товарища, остался часом позднее.
На вопрос, почему он так сделал, отвечал, что слышал, что готовится взрыв, и желал узнать, в чем дело. Очень нелепый ответ. Трудно записывать все те глупости, которые слышишь. Город наполнен нелепыми слухами, все чего-то боятся, многие выезжают или собираются уехать, аресты продолжаются, также продолжаются и загадочные убийства.
Два дня тому назад убили дворника, который донес о существовании типографии на Васильевском острове. Пришли мужчина и женщина нанимать квартиру; он показал, и тут-то произошла экзекуция. Мужчина и его спутница скрылись. Теперь назначен главным после царя, можно сказать, Лорис, ему даны большие полномочия. Справится ли он с этой работой? Гартмана привезли. Теперь, надеюсь, он уже не уйдет из рук правительства. Помогли открыть, кто он такой, часы.
Дело было так: пришел молодой человек покупать один минный прибор. За него запросили в Париже руб. У него не было достаточно денег, и он за прибор заплатил часами, прибавив немного денег. Когда стали искать, у кого были куплены эти дорогие часы, оказалось, что в Петербурге одна знатная дама подарила эти часы одному известному Гартману, а тот уже передал их своему племяннику.
Таким образом узнали о фамилии Гартмана, которого давно искали. Сегодня напечатано воззвание к жителям столицы, где Лорис обращается ко всем обывателям и возлагает на них надежду, что они помогут ему сокрушить зло, что он, со своей стороны, употребит все силы, все свое умение, чтобы вернуть порядок в России, возвратить ей прежнее благосостояние.
Теперь Лорису даны права премьер-министра, ему подчинены все генерал-губернаторы, все ведомства, не исключая и военного. У него болезненный вид, дай бог, чтобы он был здоров. По мне, он очень милый; когда его ближе знаешь, подпадаешь решительно под то обаяние, которое невольно он внушает всем тем, которые его окружают.
Был Батьянов, которого вытребовал Лорис состоять в его распоряжении. Батьянов очень, кажется, умный. Можно только поздравить Лориса, если он себя такими окружит. Кроме него еще назначены состоять при Лорисе Черевин и кн.
Батьянов говорил, что теперь, кроме мер предохранительных, до го они не будут других предпринимать, чтобы эти числа прошли покойно. Этого не будет объявлено в газетах.
В субботу, когда государь назначил Лориса председателем верховной комиссии, он был дежурным. Когда собрались министры в экстренный совет к государю, он его тоже позвал, посадил рядом с собой и объявил всем свою волю.
Лорис был очень удивлен и взволнован этой неожиданностью и тою ответственностью, какая на него возлагалась высочайшей волею, но преклонился перед нею. Была у митрополита. Он рассказывал, что получил письмо от одной дамы с фразой, что ему достанется, что ему не избавиться казни.
Нам рассказывали, что Толстой получил письмо, где ему советуют опомниться, просить наставлений архипастырских у тpex митрополитов, которых, в свою очередь, просят его увещевать бросить свои классические бредни. Редко случаются такие дни, как завтра, редко их переживают народы. Как пройдет завтрашний день? Все меры старались принять, но враг силен на выдумки.
Угрожают го взорвать весь Петербург. Про Дельсаля рассказывают, что он во время взрыва находился с Гротом и Голицыным на Салтыковском подъезде, ожидая прибытия принца Гессенского, который в прошлый раз подъехал с этого подъезда. Но 5-го принц подъехал к другому подъезду.
Вот наказание, которое он вполне заслужил. Такое движение в городе, точно канун святого светлого праздника. Сегодня у Исаакия была панихида по царе Николае. Масса военных собралась к этому времени в соборе. Сегодня в третьем часу дня Лорис возвращался домой, когда дурно одетый человек, на вид лет 30, поджидавший его на углу Почтамтской и Б. Морской, выскочив из своей засады, выстрелил в него в упор в правый бок. Шинель спасла графа, пуля скользнула по шинели, разорвав ее в трех местах, а также и мундир.
Но, слава богу, Лорис остался невредим. Преступника тотчас схватили. Оказался еврей перекрещенный, но находящийся под надзором полиции. Лорис, когда почувствовал дуло пистолета, размахнулся на убийцу, что, верно, и спасло его. Граф сказал: «Меня пуля не берет, а этот паршивец думал убить меня». После покушения у Лориса собрались цесаревич, вся семья царская, министры, послы, много обывателей. Батьянов говорил, что вид преступника мерзкий, гадкий, так и хотелось его поколотить. Его повесят послезавтра.
Преступник сказал, что если ему сегодня не удалось, то, может, наверное, удастся другому. Какая ужасная у них лига! Губонин, вспоминая восшествие на престол государя, рассказал, что 25 лет назад, когда ударили в колокол у Василия Великого в Москве к присяге государю Александру II, колокол оборвался и с шумом упал, а был только что починен и повешен к коронации.
Странный случай. Завтра повесят этого преступника на Семеновском плацу. Зовут его Млодецкий. Сегодня повешен Млодецкий. Как и следовало ожидать, все время вел себя бойко, смело. Жаль, что священник его провожал, хотя перед повешением он поцеловал крест. Он говорил: «Если не мне удалось убить Лориса, то другому, третьему, а наверное удастся. Это он сказал на вопрос Батьянова: отчего, не дождавшись распоряжений Лориса и зная его мягкую систему, он вздумал стрелять в него.
Сегодня этого злодея, имя его Ипполит Млодецкий, казнили. Вчера привезли из Москвы палача, который и надел на него петлю. Много приходило народу рассказывать впечатления во время казни. Батьянов, который его допрашивал, рассказывал, что он, хотя и имел вид животного, далеко не глупый человек, фанатик до мозга костей, что он произвел на него вид, что, если будут его и пытать, он ничего не скажет.
Батьянов пришел к тому убеждению, что они дают эти поручения лицам, выдержавшим особого рода испытания, готовым на все. Дерзость его во время суда заставила его вывести из залы, и его ввели только тогда, когда пришло время прочесть приговор. Дюфферин английский посол , поздравляя Лориса со счастливым исходом, прибавил, что это первая пуля, которая прошла сзади графа, все другие он встречал грудью вперед.
Редакция от себя прибавляет, что из этого видно, что к нигилистам причастны лица высокопоставленные, которые видят царя, а может быть, даже и его родственники.
Все это не в бровь, а прямо в глаз бедному Константину. С таким братом ему ли не хорошо живется? А ожидать того, что о нем говорят, будто он добивается, он понимает, что это может только сумасшедший человек.
Говорят, взяли в толпе, которая смотрела на казнь, до 7 человек, громко порицавших действия правительства и высказывавших свое сочувствие к преступнику.
Есть же такие люди! Бобриков рассказывал подробности насчет преступника. Когда его повели в суд, он шутил и резко отвечал, но, вернувшись обратно в крепость и зная уже, что он приговорен к смерти, он имел вид смущенный. Когда его спросили, хочет ли он есть, он попросил и два раза ел два сытных обеда с большим аппетитом. Обед состоял из щей 1 фунт мяса , телячьей котлеты и блинов без варенья. Пришел Батьянов. Много рассказывал про свою беседу с убийцей.
Когда он поехал к нему в крепость, то тот, видя, что Батьянов очень удобно поместился против него и о многом стал спрашивать, полюбопытствовал узнать, не будет ли он мешать ему спать. На это Батьянов отвечал, что он будет спать, сколько пожелает. Он рассказывал, что в народе у них уже ходит до 35 тыс. Сегодня Дрентельн оставил пост начальника III отделения. Вместо него Черевин, с подчинением Лорису. Батьянова Лорис, кажется, очень любит. Когда ложится спать, призывает его к себе, долго с ним говорит и не отпускает от себя.
Сегодня Иславин рассказывал, что опять вышел номер «Народной воли». Вот люди неугомонные! Неужели у них есть еще типографии? Как они умеют действовать! Никогда своего не выдадут. Завтракал Коростовец. Много говорил насчет полиции, находит, что еще мало сделано Верховной комиссией!
Но надолго ли? Неужели Перфильев может дать добрый совет? Вчера было первое заседание комиссии. Как водится, прошло, ничего не выяснив, так как пришлось каждому приглядеться к своему соседу. Пришел Косаговский. Сегодня приехал.
Объехал три города, где находятся тюрьмы с политическими преступниками. Много рассказывал достойного внимания. Например, в Москве было им конфисковано письмо, уже с печатью прокурора, значит, законом дозволенное, где была прямо написана и проведена антиправительственная агитация. Фамилия прокурора очень неразборчиво написана, начинается на «К» оказалось, по справкам, что в Москве 4 прокурора и фамилии всех начинаются на «К».
Был Батьянов. Он ездил по тюрьмам узнавать, где находятся разные подозрительные люди. Был Имеретинский. В настоящем же его положении без особенных экстренных полномочий он ничего не может сделать.
Писала под диктовку Е. Мысль добрая, но вряд ли принесет добрый плод. Утром пришел Батьянов. Вчера у них была комиссия. Много толковали о поднадзорных. Кажется, изменят эту меру, находят ее неудобоприменимой: теперь во всей России находится тыс. Когда разобрали степень их виновности, он первый согласился с тем, что 60 человек из можно оставить на прежнем месте жительства. Эта мера очень Лорису понравилась и, кажется, будет приведена в исполнение. Вчера напечатано в газетах очень гуманное распоряжение Лориса: людей, находящихся под надзором полиции в течение нескольких лет и показавших свою благонадежность, избавить от этого надзора.
Это подымет нравственный дух этих лиц. Вернувшийся из Лондона барон Клейст рассказывает, что на него смотрели, как на чудо, что он приехал из Петербурга, из такого города, откуда никто целым не может приехать.
Сегодня la question du jour Главный вопрос франц. Все рады, что он уже не министр. У всех на языке: слава богу, его уже нет.
Вот человек, сумел себя заставить ненавидеть всех без исключения, или с очень небольшими исключениями. Был Бильбасов. Встретился с Батьяновым, который тотчас же начал с ним свой обычный спор, сколько времени может еще продержаться теперешнее положение дел и как сделать, чтобы министры были ответственны перед государем, и если это будет, то хорошо ли будет. Бильбасов сказал, что думает, что теперешнее положение скоро переменится, если будут приняты меры, что все это долго не продержится.
Тотлебен назначен в Вильну, а Альбединский в Варшаву. Говорят, Тотлебену хотелось в Варшаву, и государь, давая ему Вильну, утешал его тем, что у него в этом крае имение. С утра уже Е.
Косаговский приехал из суда. На него, напротив, так как он уже присутствовал на политическом суде не первый раз, все подсудимые произвели хорошее впечатление: они поражают своею скромностью.
До этих подсудимые вели себя очень несдержанно: скакали на столы, бог знает что кричали, ругались и проч. Очень ему хочется проникнуть в залу суда. Удивляюсь, отчего его не допускают, он, право, благонадежный. Он создает впечатление человека, которого трудно обвинить; все свидетели относятся к нему с большим почтением и похвалой.
О суде Е. Все сидят люди неумелые. Никого из них нельзя назвать людьми недобромыслящими, но они в первый раз призваны исполнить эту обязанность. Ни Веймар, ни Коленкина не оправдали ожиданий публики. Первый сказал несколько бесцветных слов, вторая ничего не захотела говорить. Все судьи совещались и через 13 часов вынесли такой приговор: Веймара на 15 лет на каторгу, Михайлова и Сабурова повесить. Ни один не дрогнул, ни один не побледнел.
Теперь все пошло на утверждение Верховной комиссии. Адельсон рассказывал, что вчера, когда был прочитан в 9 час. Был Каханов. Много говорили о Лорисе. Каханов говорил, что его наследник очень любит, часто зовет запросто обедать собственноручной запиской. Вот человек! Сумел-таки себя поставить. Очень он хитер и ловок. Не знаю, будет ли он полезен России. Читала «Illustration».
Удивительно, что позволяет и пропускает цензура. Неужели можно допустить это писать, когда еще так недавно умерла императрица? Бунге, профессор Киевского университета, назначен товарищем министра финансов. Это, по-моему, хорошее назначение. Я вполне уверена, что эти люди бездействуют только наружно, но что тайно времени не теряют. Все газеты полны восторгов о назначении нового министра и называют 6 августа, день этого назначения, счастливым днем. Все перемены.
Наследник будет вместо Николая Николаевича, пойдут переменять весь гвардейский корпус. Много рассказывал. Говорит, что государь повенчался с Долгорукой. Называют свидетелями Лориса и Милютина; Адлерберг, говорят, отказался присутствовать. Обедал Вышнеградский. Разбирая деятельность Лориса, он сказал, что он за две вещи отдаст отчет богу: что позволил разбирать газетам школьный вопрос, который запугал молодежь, так что экзамены были плохи, и ругать III отделение, которое существовало 20 лег и считалось необходимостью.
Это отняло веру во все. Кто поручится, что и все остальное никуда не годится? Кушелев из комитета принес известие, что по случаю голода сегодня ночью разбили и разграбили запасной склад хлеба около Смольного. К чему еще должны мы готовиться? Голодный человек на все способен. Вечером был Кушелев. Рассказывал одну подробность о свадьбе государя. Опять наступает время возвращения царя в Петербург.
Нехорошо повлияет на массу его женитьба, нужно было дождаться хотя году. Опять суд, опять настроены умы слушать эти ужасные истории.
Вот люди, у которых организация замечательная. Они всюду действуют и действуют так тайно, что нельзя их заподозрить. Интересно очень показание Гольденберга жида, который убил Кропоткина в Харькове.
Его схватили, он раскрыл всю тайну, потом повесился. Сегодня будет окончен суд. В этом году, говорят, он мало привлек публики, говорят, зала пустая. Прежде не было места, все ломились попасть в залу.
Странное наступает время. Франция близка к коммуне, тяжело читать про все эти буйства и бесчинства. У нас пока, можно сказать, лучше, спокойнее, чем у них. Амнистия коммунаров к добру не поведет. Феликс Пиа говорит возбуждающие речи, его была первая мысль поднести пистолет Березовскому. Теперь он пишет воззвания, вроде следующего: «Долой церковь, долой разврат публичный, который нам является в виде семьи, жены, детей и бога! Много говорил о последнем суде.
Пятерых приговорили к смертной казни, их 4-го будут вешать в 7 часов утра. Это еще большой секрет. Государь это мудро придумал.
Был Адельсон комендант , приехал с места казни, рассказывал впечатление, произведенное преступниками, которых повесили. Оба причастились, оба обнялись сперва со священником, потом, имея уже завязанными руки, поцеловались друг с другом, поклонились войскам. Когда повешен был Квятковский, Пресняков посмотрел сбоку на эту картину и прослезился.
Через минутy его ожидала та же участь. Ужасное впечатление! Вся печать высказывается очень сочувственно, что государь помиловал трех, тех, которые покушались на его жизнь. Нельзя без ужаса слышать все подробности вчерашней казни.
Я смотрю очень несочувственно, с отвращением на нигилистов, но такое наказание страшно. Князь Гагарин много рассказывал про Ливадию. Государь всюду ездит со своей княжной, которую представил Милютину как свою жену. Цесаревна, бывши в гостях у Воронцовой, ей жаловалась на свое неловкое положение и с таким жаром ей все рассказывала, что та ей сказала: «Вы так откровенно и так горячо высказываете ваше неудовольствие, что это дает мне право думать, что вы не делаете из этого секрета».
Вчера был день георгиевского праздника. Не может ли это повлиять на все дела? Обедал Маркевич. Много рассказывал про свое путешествие, к каким способам прибегают нигилисты, чтобы доставать деньги у русского посольства. Вот ловкие люди! Они устраивают через своих фальшивый донос на себя же, что вот такой-то узнал, что замышляется такое-то преступление, и за то, что такой-то предупредил, ему выдается награда. Большой разговор о романе Маркевича «Перелом».
Он там описывает семью Анненковых под именем Саватьевых, и они имели глупость себя узнать. Был Кушелев. Рассказывал про интимную жизнь царя. Об этом нельзя писать, никто не знает, что может случиться, могут украсть и этот бесцветный дневник.
Был Полетика. Уверяет, что к новому году соберут Земский собор. Все газеты полны разными пожеланиями на новый год, в каждой проглядывает желание, чтобы в России было другое правление. Прочла из «Русского вестника» рассказ Демчинского «Первая охота на медведя». Очень он метко очертил личность Гейнса в молодом генерале Дейне. Кто немного знает Гейнса, сейчас его узнает. Ловкий он человек и, по-моему, приятный, но в рот пальца не клади.
В Киеве открыты опять социалисты. В Харькове во время масленицы были разные тенденциозные маскарады. Видела сегодня на улице государя. Тяжелое впечатление делает эта встреча. Сегодня город разукрашен флагами по случаю победы над текинцами. Народ ее не понимает. Один дворник, на приказание пристава вывешивать флаги, спросил очень наивно: «Неужто опять промахнулись? Пришел Комаров, пришел от покойного Достоевского, говорит, что семья в нищете.
Мною была высказана мысль, не попросить ли митрополита похоронить Достоевского безвозмездно в Александро-Невской лавре. Победоносцев на панихиде выразился, что «мы ассигнуем деньги на похороны Достоевского», и нелестно отозвался об Исидоре.
Сейчас был наместник лавры. Победоносцев тоже ходатайствует, чтобы похоронили Достоевского в лавре, и это ходатайство равняется приказанию. Митрополит прислал наместника нам сказать, что он исполняет нашу просьбу, дает место, и служение будет безвозмездно.
Таких манифестаций и оваций нельзя не запомнить. Все стремятся поклониться покойному Достоевскому, народ тысячами осаждает его квартиру. Будут 10 хоров певчих сопровождать его до могилы. Был Я. Ему рассказывал Краевский, что женские курсы хотели вместо венков нести на подушках цепи на похоронах Достоевского, в память того, что он был закован в кандалы.
Еще не утихли бурные страсти, еще жив дух протеста. Эти сходки и проводы, хотя и стройные, смирные проводы, но такие многолюдные говорят, было до 30 тыс. Перед самой революцией дед купил ещё десять десятин леса. Держали восемь коров, свиноматку, кур и гусей. Были две лошади: одна рабочая, другая на выезд, её звали Милка. И конечно имелся инвентарь для ведения сельского хозяйства: плуг, борона, сеялка, окучник, сенокосилка, а также, телега и дровни.
Милку запрягали зимой в лёгкие сани, а летом — в дрожки или тарантас. Мамин отец был крепким середняком. Справлялся своими силами, а когда подросли дети, то и они стали ему хорошими помощниками. Я уже говорил, как дед начинал самостоятельное дело, как бы сейчас сказали, с малого бизнеса.
Он, будучи ещё холостым, ходил с отцом по деревням, продавали всякую мелочь, которую закупали они оптом в городе. То есть, были коробейниками. Потом, когда мамин отец женился, при помощи отца и братьев построил дом, завёл хозяйство. Около дома был небольшой фруктовый и ягодный сад.
Работы в поле и по дому всегда очень много, поэтому родителям помогали подрастающие дети. В лесу собирали грибы и ягоды. Землянику и чернику ели с молоком, а бруснику и клюкву заготавливали на зиму, замачивая их в бочках. Мама рассказывала, как они всей семьёй ездили заготавливать на зиму грибы, которые шли на засолку.
Для этого запрягали лошадь, в телегу клали бочки, корзины и котелки, и ехали в лес. Там несколько дней жили. Еду готовили на костре.
Спали кто в шалаше, а кто в телеге. Брали с собой конечно и ребятишек. Для ребят это была увлекательная прогулка. Обычно останавливались у речки.
Кто был постарше, ходили собирать грибы, а остальные — их чистили и мыли. Отобранные для соления грибы. Эти корзины заполненные грибами, топили в речке, для того, что бы они вымачивались там дня два-три.
После этого вынимали их из воды и перекладывали в бочки, укладывая рядами с укропом и листьями чёрной смородины, и посыпали солью. Жили они дружно. Все были сыты и одеты.
Первая беда в дом Ивана Семёновича нагрянула в конце года. В ноябре умирает мать Ивана Семёновича — мамина бабушка — Василиса, а через месяц — младшая его дочь Вера — мамина сестра, а ещё через два дня — жена Ирина Яковлевна — мамина мать.
Ирине Яковлевне было тогда всего тридцать три года. Так дед остался один с семью детьми: старшему было семнадцать лет, а младшему — пять.
Три года он справлялся при помощи старших детей с большим хозяйством, постепенно сокращая его. Добрые люди сосватали его с вдовой, у которой, от первого брака, были две дочери.
Они стали жить в гражданском браке. Мы её звали — баба Саня. Отчество и фамилию её, я, к сожалению, не помню. Старшую дочь бабы Сани, звали Валентиной, а вот имя младшей не знаю. Когда началась коллективизация и раскулачивание зажиточных хозяйств, всё имущество Ивана Семёновича забрали и передали в колхоз: землю, лес, коров, лошадь кобылу — Милку ещё раньше забрали красноармейцы , и весь сельскохозяйственный инвентарь, а деда, то есть Ивана Семёновича, арестовали.
Его поместили в Весьегонскую тюрьму. Сколько, но там просидел, я не знаю. От каторги и ссылки его спасло то, что в Весьегонский исполнительный уездный комитет стали поступать коллективные письма от многих жителей некоторых деревень, где его хорошо знали.
В этих письмах его охарактеризовали, как порядочного и честного, гражданина и крестьянина-труженика, который не эксплуатировал чужой труд, а так же просили освободить его. Несколько лет он всё же просидел в тюрьме, а когда его выпустили, то по суду был лишен гражданских прав на десять лет. Вернулся он подавленным, измученным, постаревшим, похудевшим и больным человеком.
С какого времени дед стал жить с нами, в Ленинграде, я не помню. Запомнилось только, что он работал вахтёром, в каком-то учреждении на улице Герцена Большая Морская. Иногда, я и Женя, приходили к нему на работу.
Рабочее место его было в небольшой комнатке, рядом с лестницей, которая вела на второй этаж. Увидев нас, он весь преображался, его глаза светились радостью. А проходившим мимо знакомым сотрудникам с гордостью говорил: «это мои внуки». Нам обязательно предлагал попить чайку. Мы садились в этой тесной комнатке и наблюдали, как он хозяйничает.
А он не спеша, включал электрический чайник. Засыпал чай в небольшой заварной чайничек и заливал кипятком. Затем покрывал его, на некоторое время, салфеткой.
Из тумбочки доставал чашки и сахарницу с кусковым сахаром, и щипчики для его раскалывания. На блюдечко выкладывал пряники или сухарики. Вот так, мы сидели, пили чай и рассказывали ему, как провели день, про уроки и школу. Он внимательно слушал, иногда спрашивал, какое ни буть правило, или просил рассказать стихотворение. Да и дома он часто пил чай, это был его любимый напиток.
Причем пил он очень крепкий чай, и только с колотым сахаром в прикуску. Особенно он любил пить чай, когда на столе шумел самовар. В стене сбоку нашей печки, где проходил дымоход, было сделано отверстие с крышкой, для самоварной трубы. Чаепитие для него было приятное времяпровождение. Дед садился поближе к окну, надевал очки, раскрывал газету или книгу, любил читать , клал в рот небольшой кусочек сахара, и маленькими, редкими глотками пил чай из стакана с подстаканником. Бутерброды нарезал маленькими кусочками.
Он и нас учил не оставлять кусаные куски, а отрезать столько, сколько могли бы съесть. Сколько я его помню, он никогда не пил спиртное, не курил, не ругался, особенно матерно, и никогда не упоминал в разговорах чёрта. Единственным ругательством его было не понятное сочетание, каких то слов и букв: «ух ты ёколомене». А когда мы сильно, что ни будь, набедакурим, он нас наказывал, беря двумя пальцами за волосы на загривке, и дёргал их кверху. Это было очень больно, но и очень поучительно.
Родители нас тоже наказывали за шалость, ставя лицом в угол. А если сильно нашалим, то ставили ещё и на колени. Только один раз отец наказал нас ремнём. И за дело. Мы с Женей были одни в комнате, и сидели на подоконнике. Женя говорил матерные слова, а я повторял их. Мы были так увлечены этим, что не заметили, как отец вошел в комнату, и всё услышал. Он очень рассердился. Первому попало ремнём по голой попе Жене. Он извивался, как уж, и кричал, что больше не будет. А отец приговаривал: «нечего учить маленьких плохим словам».
Подошла моя очередь принимать наказание. Я покорно подошел к отцу, и опустил штаны. Видимо моя покорность его тронула, или у него пропала злость, но мне попало намного меньше, чем Жене. Ещё помню, как мне хорошо попало за то, что я поздно пришел с гуляния, а уроки ещё были не сделаны. Обычно гуляли мы в своём дворе или на бульваре напротив дома. В этот день я пошел гулять один, без Жени. Не знаю, что меня занесло в чужую компанию ребят с соседней улицы Салтыкова Шадрина.
Время пролетело не заметно, было уже поздно. Меня родители уже разыскивали, не зная, куда я ушел. Они да же заявили в милицию. За это мне и попало. Мне очень повезло, что я рос в детстве вместе со старшим братом. Разница в возрасте нам не мешала играть вместе. Наши игры, детские шалости, работы по дому в тяжелые голы войны, и особенно блокадные дни, очень сдружили нас. Разница в возрасте заметна была только в пионерском лагере: разные по возрасту отряды, разные игры.
Но всё равно в свободную минуту Женя приходил в мой отряд и следил, что бы меня ни кто не обижал. Как не странно, но наша дружба особенно окрепла в блокадные дни. Мы никогда не ссорились из-за еды. Хотя иногда и спорили, кому достался больший кусочек. В то время у нас была только одна забота — выжить. И одна мечта — скорее бы закончилась проклятая война, и вернулся бы отец с фронта. Да мы были с ним более дружны, чем с Геной. Это не значит, что мы Гену не любили, просто у нас были другие игры, и другие обязанности по дому.
Предвоенный период жизни, в котором прошло всё моё беззаботное детство, я буду пересказывать из моих личных детских воспоминаний и переживаний, тех или иных событий, которые я пережил и запомнил, а так же со слов моей матери или моих родственников. В предыдущей части, я невольно затронул многие эпизоды из моего детства. Я постараюсь не повторяться. Уточнять, что написано в излагаемых событиях со слов родственников, а что мои личные воспоминания, я не буду.
Родился я в шесть часов десять минут утра это со слов мамы го апреля года в городе Ленинграде в родильном отделении военно-медицинской академии на улице Лебедева.
Самое интересное то, что в этот же час и день, только 24 года назад, родилась и моя мама. То есть, я родился в день маминого рождения.
Такой вот она сделала себе подарок. Родители хотели, так как у них уже был Женя, чтобы родилась девочка, и имя для её было приготовлено — Валя, Валентина. Но их надежды не сбылись, родился мальчик.
Сколько было потрачено времени, на подбор мужского имени для меня, знают только мои родители. Решающую роль в выборе имени сыграло то, что я родился в день рождения мамы. Родители хотели найти такое имя, у которого бы день моих именин совпадал с днём именин, с кем ни будь, из близких родных. И такое имя нашлось в церковной книге именин. Именины Евгения были го ноября, в этот же день были именины Валерия. Так я официально стал Валерием.
Но родители, братья и родственники всё равно называли меня — Валей. Продукты в магазинах выдавались по карточкам. Готовую одежду, обувь и мануфактуру можно было приобрести по талонам, но и по ним достать, что-либо было трудно.
Выручала бабушкина швейная ножная машинка. Мама умела и любила шить, вязать и вышивать. Из материала старых поношенных вещей, которые она распарывала, в её руках превращались в добротные рубашки, штанишки и даже пальто.
Если Жене и покупали новые вещи, то мне приходилось донашивать поношенную или перешитую одежду. Правда вся одежда выглядела, благодаря умению и старанию мамы, даже очень прилично. А когда ему исполнилось шесть месяцев, родители решили его сфотографировать. Для такого дня мама сшила Жене красивую рубашку — распашонку с короткими рукавами, с вышивкой и отделкой. Фотоателье находилась на проспекте Чернышевского, напротив построенной в году станции метро «Чернышевская», а тогда на этом месте стояла Козмодемьяновская церковь.
Но в этот день фотоателье на проспекте Чернышевского оказалась закрытой. Ехать еще, куда то родители не захотели, и поэтому фотографирование перенесли на следующий день. Вот поэтому в этой рубашке, которая и сейчас хранится у нас, потом фотографировались: я, Гена, наши сыновья, племянники и племянницы именно в шесть месяцев и один день. Когда мне, было, пять лет, в этом же фотоателье мы фотографировались с Женей и бабушкой втроём, а потом ещё вдвоём с Женей у чучела собаки, которая была с меня ростом.
Женя побоялся подходить к собаке, а я смело взял её за ухо. За смелость фотограф и бабушка меня похвалили. Не знаю почему, но у нас не сохранились профессиональных фотографий с родителями. Скорее всего, они затерялись во время эвакуации. С детства мы мечтали стать лётчиками. В это время была популярная песня о самолётах и лётчиках: «всё выше и выше и выше стремиться полёт наших птиц»… Игры во дворе и на улице были, в основном, связаны с войной.
Были у нас и «мирные» игры. Такие игры как: футбол, лапта, прятки, пятнашки, городки, штандер, классики, ножечки и другие. Играли в основном во дворе и на бульваре. Потом мы хотели быть просто военными. Этой мечте способствовали кинофильмы, которые всегда заканчивались нашими победами и сопровождались героическими песнями. Самые близкие к дому и любимые кинотеатры были: «Спартак» на улице Салтыкова Щедрина, который располагался в бывшей лютеранской церкви Святой Анны, и «Ударник» на улице Восстания угол Виленского переулка.
Многое кинотеатры, находились на Невском проспекте. Но в эти кинотеатры мы ходили в основном с родителями. Наш двор, в котором мы проводили большую часть времени, был довольно большой. Условно его можно разделить на две части, разделённые четырёхэтажным флигелем.
Слева, как входишь через арку во двор, была зона отдыха. Там росли молодые деревья, стояли скамейки, образуя небольшой садик. Он примыкал к забору, который отделял его от территории хлебозавода, построенного в году. Между нашим домом и зданием хлебозавода, была щель, шириною сантиметров пятьдесят, которой мы пользовались во время игр, и когда нам нужно было быстро попасть со двора на улицу, или, наоборот, с улицы во двор.
Правее от арки, находилось одноэтажное здание бывшей конюшни. В наше время там был автомобильный гараж. Слева гаража к стене была пристроена деревянная лестница, по которой можно попасть на его чердаке. Раньше там хранили сено для лошадей, а потом приспособили его для хранения жильцам дров, отгородив досками небольшие места.
Было и у нас там небольшое место для дров. Если идти от арки прямо, то между гаражом и флигелем, попадаешь в хозяйственную зону, здесь была бетонная помойка с тяжелой, железной крышкой. Что бы легче поднимать её, был устроен противовес. Трос был пропущен через блок: один конец его привязан к ручке крышки, а на втором висел тяжелый груз.
Рядом находился туалет, то же бетонный, на два места, а в полу просто дырки. В наше время он использовался как общественный. На стене арки нашего дома, справой стороны ближе к улице, была прикреплена эмалированная табличка с надписью: «ближайший туалет во дворе». Дом, в котором мы жили, с улицы имел три этажа, а со двора — четыре.
Построен он был в году. Вход в нашу квартиру осуществлялся с улицы через парадный вход. Когда входишь, сразу попадаешь в большое помещение с высоким потолком, шириною метров пять и длинною метров шесть.
Вероятно, раньше оно служило прихожей. Первое, что бросается тебе в глаза, это год постройки здания. Он выложен у входа на полу из мелких отполированных плиточек. Справа в стене был встроенный камин, но его никогда в наше время не топили. Слева в углу был большой деревянный ящик с крышкой, Сделанный из не струганных досок. Это был домовой водомер. Ящик был полностью засыпан опилками для утеплёния водомера. Проходишь дальше, поднимаясь на две ступени вверх, и попадаешь на неширокую площадку: левее вход в комнату бывшая дворницкая, потом некоторое время её занимало домоуправление , правее лестница.
На каждой площадке по одной квартире из шести комнат и кухни. Наша улица Петра Лаврова Фурштатская очень красивая. По середине улицы широкий бульвар с пешеходной дорожкой по середине, и скамейками для отдыха.
Слева и справа от дорожки газоны, на них в один ряд посажены деревья — вязы, а по краю газонов, ближе к дороге, ряд кустов. Две проезжие части улицы, тогда ещё они были мощённые булыжником, с односторонним движением. А вдоль домов тротуары были выложенные, в то время, плитами из известняка, размером 0,7 Х 0,7 метра. Около нашего дома, вдоль края тротуара, росли три больших вяза, ветви одного из них немного заслоняли одно наше окно. Сейчас их нет, спилили.
Однажды, когда мне, было, пять или шесть лет, мы с Женей гуляли на бульваре. Я ел печение, которое захватил с собой, торопясь на улицу. В это время, от школы к нашему дому поворачивала машина полуторка. Не знаю зачем, но я бросил недоеденный кусочек печенья в машину, и попал в стекло машины. Машина остановилась, из неё выскочил рассерженный шофер, и стал меня ругать, что якобы я разбил камнем стекло. Он схватил меня за руку, и потащил к машине, проговаривая: «сейчас отвезу в милицию».
Я заревел, и стал вырываться. Женя увидел это, бросился ко мне на помощь. Наконец с помощью Жени нам удалось освободить мою руку, и мы убежали во двор.
Так Женя меня выручил.
Первого сентября года Женя пошел в первый класс. Вероятно, мама работала, потому, что меня зимой стали, водили в детский сад. На обед нам наливали в столовую ложку рыбьего жира. Я очень не любил его пить. И вот однажды, что бы рыбий жир ни пить, я вылил его в суп, который от этого стал настолько противным, что не возможно было, его есть. Я отодвинул тарелку в сторону, но воспитатели заметили это и заставили меня, его съесть. Я ел его, со слезами.
В начале ноября, праздничный для всей страны день, нашу группу сфотографировали на фоне огромного, во всю стену, портрета Иосифа Виссарионовича Сталина. Все дети были одеты в разные национальные костюмы союзных республик. Фотография была черно-белая, но всё равно Сталин на неё выглядел, как живой. Многие ребята подняли правую руку к голове, как будто отдавали честь. И я, глядя на них, то же приложил к виску руку, но только почему-то левую.
Когда получили карточки, ребята надо мной смеялись, что я приложил левую, а не правую руку. Наверное, я не понимал, что когда смотришь на кого — то, или сам смотришься в зеркало, отражение левой стороны тела будет правой. Перед самой войной нам с Женей купили коньки-снегурочки. Мы ловко привязывали их к валенкам при помощи верёвочной петли и палочки. Кататься ходили на пруды в Таврическом саду, но чаще катались у дома на дороге по укатанному снегу.
Была у нас такая забава: цепляться за машину специальным крючком, сделанным из проволоки. Когда на повороте машина замедляла ход, мы крючком цеплялись за борт, и доезжали до перекрёстка, там отцеплялись, и катились обратно. На лето нас с Женей стали вывозить к бабушке в деревню Большое Мякишево. Бабушка там жила с ранней весны до поздней осени. Ехали на поезде Москва — Бутырская до станции Топорово.
Сейчас такого маршрута нет. От станции дорога проходит среди колхозных полей, мимо деревень, до леса. У начала леса нужно переехать в брод не глубокую речку Чёрную, а дальше по лесной дороге до полей колхоза деревни Большое Мякишево.
Выезжая из леса, сразу видишь на пригорке деревню, до неё ещё около километра, остаётся только проехать две низины, и мы у околицы деревни. Дальше дорога пересекает деревню.
Что бы попасть в деревню, нужно открыть ворота, они должны быть всегда закрыты, что бы скотина ни могла бы выйти из деревни. Въезжаешь в деревню, и сразу видишь справа на противоположной стороне, бабушкин домик. Он приветливо смотрит одним окном. В деревне был сельский совет, школа начальных классов, большой скотный двор, конюшня, маслобойня, кузница.
На лугах, ближе к лесу, и на полянах в лесу, стояли большие сараи для хранения сена. На двух противоположных стенах такого сарая были сделаны ворота, в одни из них, лошадь с возом сена въезжала в сарай. Воз разгружался налево и направо, и через другие ворота лошадь с телегой выезжала. Когда в эти сараи складывали сухое сено, нам мальчишкам, разрешали забираться наверх, и топтать его, чтобы больше вошло.
Однажды мы ходили с ребятами за грибами. Это громко сказано: за грибами. Просто мы ходили по кустикам, нашим местам, недалеко от деревни. У дороги к станции Топорово, около первой низины, на склоне, росло несколько не больших сосен, здесь мы всегда находили много маслят. Потом пошли к сараю, за которым на пашне были кусты. Так, болтая о какой-то ерунде, мы проходили через сенной сарай. Вдруг сверху раздалось рычание и дикий хохот.
Мы в страхе побросали корзины и бросились бежать. А когда около кустов опомнились, оглянулись. На пороге стоял местный парень, намного старше нас, и громко смеялся, радовался, тому, что так здорово нас напугал. Когда поняли, кто так нас напугал, мы успокоились, и то же стали смеяться. А потом пошли за своими корзинками, укладывая в них помятые грибы.
На задворках, ближе к деревне, строились ещё сараи с печками, которые использовались для просушки снопов, и назывались овинами, а так же сараи для обмолота зерна — гумно. Кроме производства сельскохозяйственной продукции, колхозники обязаны были заготавливать дрова и древесный берёзовый уголь, и отвозить всё это на сборные пункты у станции.
Председателем колхоза в то время был Михаил Иванович Ильин, его мы звали просто дядя Миша , а его жену звали тётя Вера. Дом Ильиных располагался напротив нашего дома, через перекрёсток дорог, по диагонали. У них в огороде было много ягодных кустов смородины, несколько яблонь и пять или шесть домиков пчелиных улей.
Когда смородина созревала, нам разрешали заходить в сад и есть ягоды. А когда дядя Миша качал мёд, а ещё и тётя Вера пекла в русской печке хлеб, они всегда звал нас.
Хлеб пекли круглый, не было ни каких форм. Ещё не остывшую буханку левой рукой прижимали к груди, а правой резали большим ножом толстые ломти.
Мне очень нравилось, есть тёплый хлеб, намазанный мёдом или льняным маслом, мы объедались им. У Ильиных было двое детей: старшая дочь Евгения но её все звали-Еня , и сын Владимир. Они были нашими сверстниками и ближайшими соседями, поэтому большую часть времени мы проводили вместе. Несмотря на то, что Евгения была самая старшая из нас, мы и с ней очень дружили. В нашей компании был ещё Толя Ратников, дом которого был почти напротив нашего, только левее.
А так же дочь Анны Семёновны Захаровой — Алла. Играли мы и с другими ребятами, но не дружили. Советская деревня глубинки жила бедно. У крестьян не было паспортов. Они были, как крепостные крестьяне до года, приписаны к деревне. Никто из них не мог уехать из деревни хотя бы на временные заработки, в город.
Рабочий день в деревне начинался с раннего утра, и заканчивался поздно вечером. На неделе выходных не было. Особенно тяжело было во время посевных работ и уборке урожая, а так же на заготовке сена и дров, На полях сеяли рожь, пшеницу, овёс, горох, лён и клевер. Сажали картошку, капусту, морковь и турнепс. Всю весну, лето и осень кипела на полях работа. Только зимой колхозник мог немного расслабиться. Но и в это время греться на печи долго нельзя, Нужно заготавливать дрова, чинить инвентарь.
Женщины штопали одежду, шили рубашки и платья из самотканого льняного материала, Сами пряли нитки, ткали на самодельных станках, полотно, половики. Основным помощником колхозника, была лошадь. С её помощью пахали, сеяли, косили. Да много ещё других работ, где трудилась лошадь. Но ещё оставалось много ручного труда: заготовка сена, прополка, сбор урожая картошки, морковки, капусты, погрузка и разгрузка. Особенно много ручного труда по сбору и обработке льна.
Трактора и машины появились в колхозе перед войной. Да и их было мало, один трактор на два — три колхоза. Колёса железные: переднее небольшое, а заднее большое с шипами. Заводился трактор при помощи лома. Так же заводились и наши самолёты, только за винт. Конечно, ребята окружили его, и долго рассматривали необычную диковину.
За каждый день выхода на работу, колхознику начислялся один трудодень. В ведомости против фамилии колхозника учётчиком ставилась палочка. Убранный урожай в первую очередь сдавался в счёт выполнения годового плана, потом по требованию райкома — на перевыполнение плана. Мизерный остаток делился на трудодни, то есть согласно заработанным палочкам.
Часто бывали и неурожайные годы. Но особенно трудными были военные года, когда устанавливался особенно высокий показатель выполнения плана. Тогда получать на трудодни было почти нечего. У колхозника, чтобы прожить, оставалась одна надежда на личный огород, скотину и птицу. Не разрешалось держать больше одной дойных коров, свиней, даже, если была большая семья. А обрабатывать личный огород, ухаживать за скотиной приходилось после работы на полях колхоза.
Поэтому, для помощи родителям, на работы в колхозе и дома привлекались дети. Ребята помогали родителям на посадке, прополке и уборке картофеля, на сушке сена, на обмолоте зерна, на работе по выдёргиванию, расстиланию льна, а так же помогали собирать его после намокания и просушки. А потом, на специальных машинах лён мяли и чесали. Ребята постарше работали подпасками и возчиками. Особенно они любили купать лошадей в речке, а так же ходить в ночное, то есть пасти и охранять их ночью.
Вот такая детская сельская жизнь. Чтобы не скучать нам одним без сверстников, я и Женя, иногда ходили с ребятами в поле помогать им и взрослым. Однажды мы уговорили бабушку отпустить нас в ночное. Лошади паслись на лугу у речки, на шеях у них висели колокольчики, они были стреножены, то есть передние ноги связаны, что бы далеко не уходили. Мы расположились на берегу, развели костёр. Ребята принесли с собой картошки, которую закопали в золу. Когда мне дали попробовать печеную картошку, я подумал, что она сгорела.
Вместо кожуры был сплошной уголь. Когда разломил картофелину, том оказалась такая вкуснятина, что мне захотелось сесть и кожуру. Я лежал у костра на траве, слушая, что рассказывали ребята, и смотрел в синее небо.
Ночь была тёплая, кругом тишина. Иногда на небе были видны следы от падающих звёзд. Незаметно я уснул. А когда проснулся, то было уже светло, солнце поднималось над горизонтом. Ребята не спали, а заметив что я проснулся, повернулись в мою сторону и громко засмеялись. Оказывается мои руки, щеки и рот были в саже.
Я скорее пошел к речке умываться. Деревенские ребята называли нас не иначе, как питерские или городские. Конечно, мы отличались от них в первую очередь по одежде.
Одевали нас с Женей хорошо: в белую или голубую рубашку, короткие штанишки на лямках, а на ногах сандалии. А местные ребята носили в основном уже поношенную одежду в заплатах и в дырах, серого цвета, чтобы не было видно испачканных мест. Летом обувь они не одевали, бегали босиком.
Были вечно простуженные и сопливые, на руках и ногах цыпки. Но к концу лета и мы уже мало, чем отличались от деревенских ребят, бегали то же босиком, рубашки и штаны были тоже заштопаны. Мы были рады, когда свободные от работы местные ребята могли с нами играть. Играли в прятки, лапту, чижик и городки. В футбол и волейбол не играли, не было мяча, да и ребята не имели представления об этих играх. Часто купались, загорали, ловили рыбу, ходили за ягодами и грибами.
Правда, далеко в лес ходили только с взрослыми, а самостоятельно только по «кустикам», которые росли на полях, недалеко от деревни.
Это такие места среди пашни, поросшие деревьями вдоль канав, или места, куда с пашни свозили камни. Там всегда появляются первые грибы колосовики. Эти грибы так называются потому, что в это время начинается колоситься рожь. Однажды мы с Женей нашли большой гриб — подосиновик.
